ФЕДОР МИХАЙЛОВИЧ ДОСТОЕВСКИЙ
Помилование, дарованное Достоевскому «великодушным» мо¬нархом, гласило: «Сослать в каторжную работу на четыре года, а потом рядовым».
Перед отправкой на каторгу Достоевский писал брату: «Ведь был же я сегодня у смерти три четверти часа, прожил с этой мыслью, был у последнего мгновения. И теперь еще раз живу!.. Брат, я не уныл и не упал духом... Подле меня будут люди, и быть человеком между людьми и остаться им навсегда, в каких бы то ни было несчастиях не уныть и не пасть — вот в чем жизнь, в чем задача ее».
«В мертвом доме». Свое первое путешествие по России пи¬сатель совершил под конвоем, в кандалах. В Приуралье мороз достигал 40 градусов. «Я промерзал до сердца»,— рассказывал Достоевский. Знаменательная встреча произошла в тобольской пересыльной тюрьме: петрашевцев здесь снабдили деньгами и вещами жены декабристов. «Они благословили нас в новый путь»,— вспоминал позднее писатель.Зимой 1850 года Достоевский с наполовину обритой головой, в двухцветной куртке с желтым тузом на спине переступил порог омского каторжного острога. Здесь были разные люди. Были «государственные преступники» вроде самого Достоевского, были крестьяне и солдаты, в отчаянии поднявшие руку на своих мучи¬телей, были закоренелые разбойники, были просто невинные, попавшие сюда по клеветническому навету или судебному про¬изволу.
Положение писателя оказалось особенно тяжелым: ему за¬прещено было заниматься трудом, без которого он не представлял себе жизни. «Да, если будет нельзя писать, я погибну»,— жа¬ловался он брату. Писать было нельзя. Но Достоевский копит наблюдения над жизнью каторжан, размышляет о том, что при¬вело сюда людей.
«...Погибли даром могучие силы, погибли ненормально, не¬законно, безвозвратно,— говорил Достоевский о каторжанах позднее, в романе «Записки из мертвого дома».— А кто вино¬ват?..» Пытаясь дать ответ на этот вопрос, он утверждает: вино¬вато тиранство, «безграничное господство над телом, кровью и духом такого же, как сам, человека». Писатель с величайшим гневом говорит о тех, кто стремится поработить людей: «Человек и гражданин гибнут в тиране навсегда, а возврат к человеческому достоинству, к раскаянию, к возрождению становится для него уже почти невозможен». Существование тиранства, по мысли Достоевского, свидетельствует о порочности общества: «Обще¬ство, равнодушно смотрящее на такое явление, уже само за¬ражено в своем основании».
В Сибири писатель оказался среди самой обездоленной части народа. Это сыграло огромную роль в его жизни. Он мучительно, упорно пытался разгадать «тайну народа», проникнуть в его духовный мир, понять его помыслы и устремления. Углубилась вера Достоевского в неисчерпаемые духовные силы народа. О своих товарищах по каторге он писал позднее: «Ведь этот народ необыкновенный был народ. Ведь это, может быть, и есть самый даровитый, самый сильный народ из всего народа нашего». «Поверишь ли,— делился он впечатлениями с братом,— есть характеры глубокие, сильные, прекрасные, и как весело было под грубой корой отыскать золото».
Достоевский стремится сблизиться с каторжанами, у него по¬являются приятели среди них. И все-таки основная масса аре¬стантов не признает его, бывшего дворянина, своим товарищем. Достоевскому начинает казаться, что между дворянством и на¬родом лежит непроходимая пропасть.
Ненависть к дворянам представляется писателю вполне зако¬номерной. В письме к брату он приводит слова одного из катор¬жан: «Вы, дворяне, железные носы, нас заклевали. Прежде господином был, народ мучил...»
В отношении каторжан к дворянам Достоевский, однако, усматривает не столько проявление сословной вражды, сколько исконную неприязнь народа к «политическим преступникам», к революционным, социалистическим идеям, проповедуемым интел¬лигенцией. Народ теперь представляется ему носителем великой правды — религиозного начала, и путь спасения для интелли¬генции, утратившей связь с родной почвой, Достоевский видит в приобщении к этой правде. Размышления о трагическом ходе революционной борьбы в Европе, о разгроме декабристов и петрашевцев в России укрепляют писателя в том, что только путь нравственного совершенствования в духе христианства может решить наболевшие вопросы современности. Стремясь к достижению целей безусловно прогрессивных, Достоевский отвергает единственно реальный путь — путь революционного переустройства общества.
Это неразрешимое противоречие определяет всю последую¬щую деятельность великого писателя, остроту и драматизм пере¬живаемого им внутреннего разлада, вечных сомнений, сложной духовной борьбы. Навсегда остался он гуманистом. Боль за страдающего, униженного человека никогда не утихала в его сердце. Мечта о братстве, о духовном совершенстве и счастье людей никогда не тускнела. Но идея религиозного смирения не могла приблизить общество к идеалу, который представлялся писателю.