Пантелеймон Куліш ВЗГЛЯД НА МАЛОРОССИЙСКУЮ СЛОВЕСНОСТЬ ПО СЛУЧАЮ ВЫХОДА В СВЕТ КНИГИ «НАРОДНІ ОПОВІДАННЯ МАРКА ВОВЧКА»
Каждая отрасль знания, каждый род художественного творчества явились из потребностей жизни, материальных или духовных. Так и все книги и книжон¬ки, имеющие своим предметом старинную и нынешнюю Малороссию в каком бы то ни было отношении, показывают, что их вызвали потребности жизни, что в них настояла и настоит надобность. Когда человек затевает какое-нибудь новое и небывалое дело, люди, занятие делами уже установившимися, покачивают голо¬вою: к чему, дескать, эта затея, когда и без нее жили не хуже нашего наши отцы и деды? Так было и с малороссийскою словесностью. К чему писать по-малороссийски? Разве по-русски нельзя выразить то же самое? Еще недавно один писатель1 ввел в свою повесть лицо, которое рассмешило всех читателей, осмеивая желание малороссиян писать по-малороссийски. Действительно всех, ибо кто не смеялся с автором над малороссиянами, тот смеялся над самим авто¬ром, который видит в самобытном проявлений народности пустую прихоть не¬скольких праздных людей и воображает, что сострил очень забавно, сказавши, что малороссиянин заплачет от всякой бессмыслицы на родном языке. Между тем, Малороссия, выписывающая во множестве экземпляров великорусские книги и деятельно участвующая в наполнении великорусских журналов беллет¬ристическими и учеными статьями, отвечает не словами, а самими фактами, что не все можно выразить по-великорусски. И хохлы вовсе не плачут над всяким вздором на родном языке; напротив, они прочли и бросили на вечное забвение многие малороссийские книги, а стихи своих истинных любимых поэтов, еще не появившиеся в печати, списывают друг у друга нарасхват и действительно над ними плачут. А вы смеетесь над этими слезами, писатель!
...Слезы вечно были Верительною грамотой людей, —
' Иван Тургенев «Рудин».
говорит Шиллер, и тот, кто исторгает слезы художественным созданием на каком бы то ни было языке, говорит не бессмыслицу. [...]
Гоголь, не знавший демократической Малороссии и изображавший её как барин, видящий одно смешное в мужике, нарисовал карикатуру поселянина, плачущего от семинарского псалма, и угодил в свое время многим; но сам Гоголь писал вещи получше семинарских псалмов, и один только раз удалось ему вы¬звать слезы на глаза читателя — в рассказе о старосветских помещиках. Все патетические места в «Тарасе Бульбе» и в других повестях, в которых любая страница стоит вашего тома, не тронули до слез читателей. Великий дар — рас¬смешить читателя, еще больший — заставить его призадуматься над смешным, но самый высший — уменье овладеть сердцем ближнего и говорить прямо от сердца к сердцу, как говорит любовь, великая двигательница рода человеческого. Если точно малороссияне плачут от всего, что написано на родном языке, то это значило бы, что их словесность достигла высочайшего развития, что у них яви¬лись великие вещатели истин, поражающих поэтическим восторгом сонные сердца. Но этого нет, и малороссийская словесность заключает в себе сравни¬тельно столько же мертвого, никому не нужного хламу, как и та, в которой вы прославляетесь.
Впрочем, еще так ново существование того, что наконец, начали называть малороссийской словесностью. (До сих пор отказывали нашим родным литера¬турным произведениям даже в этом названии). Зато для критики меньше труда — отделить от зерна мякину и выместь вон из словесности сор, мешающий пользо¬ваться тем, что произведено на пользу. Приступим же к этой тягостной, но важ¬ной обязанности.
Я не буду подвергать критическому разбору всякую чепуху, написанную по-малороссийски: это значило бы молотить солому, в которую заронилось несколь¬ко зерен. Я заявлю только свое мнение, как человек, преданный всею душой родной национальности и дорожащий более иного критика каждым цветком, появляющимся на родном поле. Это тем необходимее, что в настоящее время произносятся людьми, недалекими в познании малороссийского народа, совер¬шенно произвольные суждения о произведениях южнорусской поэзии. И грустно, и смешно видеть, как иной резонер, забравшись в опустелый отдел критики какого-нибудь журнала, ораторствует оттуда о предмете, известном ему едва по слухам. Боясь обнаружить невежество во всякой другой отрасли знания, в сужде¬ниях о Малороссии он ничего не боится. [...]В эпилоге к «Черной раде», напечатанном в «Русской беседе», я высказал свое мнение о лучших произведениях на малороссийском языке; повторять его здесь было бы делом излишним. Имена Квитки (Основьяненка) и Т. Г. Шевченка становлю я на первом плане и остаюсь при своем убеждении, что они украсили бы любую литературу, по верности живописи с натуры и глубине сердечного чувства, недостаток которого особенно высказался в современной русской лите¬ратуре. [...] На втором плане я ставлю имена Котляревского, Гулака-Артемовского, Гребенку (в его «Приказках»). Что в них достойного внимания, сказано в эпилоге к «Черной раде». Здесь я замечу только, что, как начинатели новой литературы, они далеко художественнее гремевших в свое время начинате-, лей других литератур; а главное — что они грелись у родного очага, вокруг кото¬рого сидят чумаки и пахари, ведя свои простые, скажу по-малороссийски, щирые беседы; и как ни мало они написали, но всё ими написанное говорит нам о нас и говорит нашим, а не чужим складом речи... [,..]
Выше всех исчисленных мною писателей, не говоря уже о гг. Шишацком-Илличе и братьях Карпенках, стоит появившийся недавно автор басен на мало¬российском языке г. Глебов. К сожалению, он мало трудился над изучением языка и иногда выражается натянуто, не по-народному; но некоторые из его басен об¬наруживают талант неоспоримый, которому не достает только обработки. [...]'